— Это Саймон Лайтоулер, нечто вроде кузена. Он тоже живет здесь.

Бирн протянул руку, на которую мужчина не обратил внимания.

— Далеко забрались, не так ли? — проговорил Саймон.

Рут передала Бирну какой-то фруктовый напиток с кусочками апельсина. Джинсы, ярко-изумрудная тенниска, вокруг шеи тоненькая золотая цепочка. Солнце вызолотило ее, волосы свободно спускались на плечи, подчеркивая напряженный разворот плеч.

Он ответил:

— Да, я бродил какое-то время. Мне нужно было найти работу, а дома особо нечего делать.

— Где же остался этот дом? — Мужчина заторопился, прежде чем Бирн успел ответить. — Нет-нет, не говорите, позвольте мне догадаться. У вас было свое дело на севере. Рут говорила, что вы занимались ландшафтными садами, но начался спад, банк отказал в выплате закладной. Вы потеряли дом и машину, друзья теперь не хотят с вами знаться, жена убежала. И вам пришлось выехать на дорогу на велосипеде, следуя добрым рекомендациям драгоценного лорда Теббита, ну а Голубое поместье случайно оказалось последней остановкой на вашем пути. Дорогой мой, ну разве нам не повезло?

Спасибо тебе, друг, подумал Физекерли Бирн и сказал:

— Моя жена умерла. Она не убежала. Но во всем остальном вы недалеки от истины.

Последовало молчание, как он и ожидал. Зачем ему эта маленькая победа, раз она сопровождается таким дискомфортом и неловкостью? В кого он превращается? Бирн попробовал напиток. Безалкогольный, но тем не менее вкусный. Он ожидал нового выпада.

— Да, но почему? Почему именно сюда? — Глаза Саймона прятались в тени, лицо казалось напряженным. Тем не менее желтоватая болезненная кожа и мешки под глазами не помешали Бирну заметить, что его собеседник прежде был красив.

Он пожал плечами.

— Как вы сказали, чистейший случай. Интуитивная прозорливость.

— Именно, мне нравится это слово, — согласилась Рут. — Оставь его в покое, Саймон. Это нечестно… Надеюсь, вы не вегетарианец? — Она повернулась к Бирну.

Бирн покачал головой. Его не спрашивали об этом уже много лет. Он заметил, как Кейт смотрит на него через стол, оценивая.

Молода, девятнадцать, самое большое двадцать лет. Широкая улыбка, чуть вздернутый нос. Волосы подстрижены очень коротко и завязаны хвостиком.

Рут напоминала дочь, пожалуй, только улыбкой, ничем более. Она вновь казалась усталой и озабоченной, напряженность не покидала глаз, опускала уголки рта.

— И это вся семья? — услышал Бирн себя самого. Он вспомнил: она говорила ему, что в доме-де полно людей. Ерунда какая-то.

— Здесь все, кто сейчас живет в доме, — сказала Рут. — В остальных комнатах нельзя жить. Я покажу их вам, если вы захотите, но потом.

— Еще есть Лягушка-брехушка, — ответил Саймон, — впрочем, собака держится в стороне.

— Собака? — Бирн удивился. Уж собаки-то немедленно являются обнюхать незнакомца.

— Это дворняжка. Она приходит и уходит, — пояснила Рут, ставя на стол большую запеканку и вареную картошку на блюде. Пахло восхитительно.

Они приступили к еде.

Потом он понял, насколько мало любопытства проявили они. Рут говорила о своих планах в отношении сада, Кейт рассказывала о колледже. Саймон молчал, не поднимая глаз от тарелки. Бирн всякий раз замечал, что тот следит за ним. Итак, складывается неловкая ситуация. Непонятно кого в нем видят: гостя или едва терпимого наемного работника. Саймон даже не попытался проявить дружелюбие, и Бирн не стал задерживаться после еды, с радостью отложив осмотр дома на более поздние сроки.

— Мне бы хотелось немедленно вернуться в коттедж, — сказал он, — если вы не против.

Рут дала ему все необходимое для уборки, положила в коробку пакетики чая, молоко и кашу.

— Чтобы вам не пришлось будить нас из-за завтрака, — проговорила она дружелюбно. — Мы не хотим отпугнуть вас.

Ему нравилось то, как ее лицо осветилось мягким весельем, ему нравилось, как она отражала едкие замечания Саймона, но, возвращаясь в сумерках в коттедж по дорожке между деревьями, он знал, что не задержится здесь надолго.

4

Бирн включил свет, поставил ящик на сушильную доску и вынул еду, порошок «Аякс», «Флэш», тряпки и метелки.

Электрический свет подчеркнул царящее вокруг запустение, выявляя каждую царапину, каждый обломок, каждую щербинку. Было грязно, но Бирн не чувствовал подходящего для уборки настроения.

Можно было лечь и уснуть, однако еще рано; кроме того, он и так проспал весь день.

Ночь выдалась теплой. Бирн открыл дверь и подтащил к ней одно из кресел, царапнув по доскам пола.

Грачи с криком вдруг поднялись с деревьев, окружающих коттедж. Бирн на мгновение испугался. Он забыл про птиц, вообще забыл о том, что они существуют. Сотни пар крыльев кружили вокруг высоких ветвей.

Он посидел в молчании, ожидая, пока птицы успокоятся. Где-то закричала сова, голосом далеким и скорбным. Вокруг царили мир и покой. Неплохо бы выпить пива, однако на это нечего рассчитывать. На юге — над городом — стоял желтоватый ореол. Но на севере небо уже сделалось темно-синим, усеянным звездами. Зная их имена, он принялся искать знакомые очертания.

Потом начались воспоминания, как он и предполагал, и Бирн попытался отвлечься чтением — у двери для этого было достаточно светло. Он отправился в комнату, чтобы выбрать книжку из сундука.

Под яркой лампой он листал различные тома. Ничто не привлекало его внимание. О большей части романов Бирн никогда не слышал, некоторые, впрочем, он вроде видел возле постели матери. «Возвращение в Джалну» Мазо де ля Рош. Энн Хеппл, Джорджетта Хейер, Дорнфорд Элизабет Йейтс.

Он вздохнул. Одна из книг — та, что была больше прочих, — содержала красивые виды Эппингского леса; снимки сопровождал поясняющий красоты текст.

Он уселся. Приятное чтение. Бирн перелистал главу, посвященную истории, и добрался до фотографии деревьев с изогнутыми стволами, удивительно наглядно поясненными цитатой из «Комуса» Мильтона:

В руку его выпала бумажка, короткая записка. «До встречи сегодня вечером, было написано в ней. Как обычно. Со всей любовью. Э.»

Он повернул листок. С обратной стороны оказался один инициал — буква «джей». Пожелтевшая бумага высохла от старости. Беззаботный и яркий почерк оставил свою роспись чернилами.

Дверь позади него хлопнула, покоряясь порыву ветра. Во внезапной темноте бумажка выскользнула из его рук и взмыла к ветвям над головой.

Он поднялся, но записка исчезла.

В любом случае она была предназначена не ему.

Стоя возле зеленой изгороди, они следили за тем, как Бирн вошел в коттедж, как закрылась за ним дверь.

Потом они двинулись вдоль изгороди. Наконец перед ними появился дом, золотой свет пробивался сквозь пару окон первого этажа.

Мужчина стоял очень тихо. Руки его протянулись вперед и коснулись буковых листьев изгороди. Они затрепетали под его руками, или, быть может, дрогнул он сам.

Обе женщины, стоявшие рядом, склонились к нему, толкнув на изгородь. Его усталые глаза без удивления смотрели, как сучки путаются в ветвях, вонзаются в плоть, проникая до артерий.

На листву потекла кровь. Он не пытался освободиться. Они не выпускали его, и он застыл черным жуком, приколотым булавкой к стене.

А потом тело перестало дергаться, хотя кровь еще некоторое время текла.

Они отступили, прислонившись к ближним деревьям. Кора сливалась с их плотью, сучки переплетались с волосами.

Листья сами собой обхватили тело у изгороди. Они проникали в отверстия и щели, находили себе дорогу в глубь одежды. Они прорастали сквозь отверстия тела в самые поры кожи.

Утром, проснувшись, Бирн не заметил ни следа мужчины и его спутниц. Не было даже крови.